ВОЛЬНАЯ ДЛЯ ЖЕНЫ
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВА
ТАТЬЯНА АЛЕШКОВА
ЧАСТЬ 1
«Если принято считать,
что все люди рождаются свободными,
то почему женщины рождаются рабынями?»
Мэри Эстелл
-Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, грешную… Помилуй мя… Прости, прости.., -как в забытье подвывала Зойка, припомнив где-то услышанную молитву…
-Гав -ох, гав -ох..., - вторила ей кавказская овчарка Дымка, услужливо заглядывая в полуоткрытое окно флигеля.
-Как же плохо мне, Дыма, как плохо! Дышать не могу, жить не хочу. Он убил меня, я умерла…
Лобастая годовалая собака с пониманием уставилась на вчерашнюю гостью. Ее хозяйка Ева также рыдала год назад над своей незадавшейся судьбиной: исчез ее Павлик, растворился в другой бабе, как приведение под утро… По команде: «Отбой!» вернулась тогда Ева из забайкальских степей к престарелым родителям в станицу, и потянулись за ней на Кубань верные подружки. Кто на летний отдых, а кто как Зойка, по-семейному, все-таки двоюродная сестра Павлика. Многие удивлялись такой привязанности к бывшей снохе, но Зойка с определенных лет уже не поддерживала ветреных мужей и всегда искренне жалела брошенных жен…
Первопричиной тому была, конечно, Ева. Умная, образованная сорокасемилетняя блондинка с больным сыном явно не вписывалась в судьбу ее изрядно заматеревшего на пограничной службе братца, зато всецело отвечала ее собственным интересам и принципам. Зойка любила погостить в деревне у мам Жени, бывшей тещи Павлика, поболтать, в том числе, и о том, как долго и трудно выползала из своей любви Ева...
За разговорами быстро кончилась октябрьская ночь. Свежесть раннего утра заполнила собой все пространство флигеля. В распахнутое окно миролюбиво глядела Дымка.
-Во богатырша, - засмеялась Ева, - А ведь еще год назад была с ладошку. Талисман моей жизни без мужа.
-Все знаю от мам Жень, - подхватила Зойка, - Как прошлым летом, 14 августа, тебе подарили щенка. И в тот же самый день сообщили, что Павлик отдыхает в Анапе с вашей общей знакомой Сорокиной.
-Да, всего лишь в 150-ти километрах от нас, вздохнула Ева, - Пойду варить наш кофе…
Подмяв подушку под себя, Зойка потянулась к мобильнику. Сердце замирало в щемящем ожидании разговора. Она так давно не слышала Глеба! После поступления Левки в вуз, он почему-то звонил ей крайне редко.
-Алло, Глебушка, привет!
-Ну, привет.
В голосе любимого не было привычной мягкости. Похоже, для него она больше не Зайка, а просто Зойка, как для всех. От таких мыслей перехватило горло.
-Я от тебя ухожу! - сухо произнес Глеб.
-Что??? – не поняла Зойка.
-Это решение я принял давно, 18 лет назад. Наш сын вырос и я наконец-то свободен! – спокойно продолжил он.
-У тебя что, ж…женщина е…есть? – заикаясь, спросила Зойка первое, что пришло на ум.
- Это было бы слишком хорошо, дорогая. Я ухожу ни к кому-то, а от тебя. Мне больше не нужны твои борщи и лепешки. По горло сыт, уже!
-Ты просто устал, Глебушка, давай съездим куда-нибудь, отдохнем вместе,- с надеждой пролепетала Зойка.
-Меньше всего я хотел бы проводить с тобой отпуск,- зло сказал он.
-А как же я без тебя? Как я?- ужаснулась бедная Зойка
-Я тебя освобождаю от всех обязательств и себя тоже. Ты вольна поступать, как хочешь. Неужели не понятно, я даю тебе «вольную»…
-Но что это такое? Я не хочу «вольную»,- словно очнувшись от пугающей реальности, простонала она, - Я люблю тебя, я так люблю тебя! Я готова принять все, что ты скажешь, - кричала Зойка,- Прости меня, если я в чем-то виновата перед тобой! Только не бросай меня, не бросай трубку, Глеб! Любимый мой, я так сильно люблю тебя!..
Пи..,пи..,пи.., что это? Телефонные гудки или маты, перекрываемые сигналом? – Зойка тупо смотрела на телефон.
–Прасковье Жемчуговой тоже когда-то дали «вольную», - сквозануло в голове,- правда, из-за большой любви, а мне? Что мне делать с ней? – Искать края, где живет любовь моя?- припомнилась строчка из песни, - или может, упиваться свободой, как это делает солист известной группы?
Вдруг Зойке представился Глеб с микрофоном в руке и перекошенным лицом:
-Я свободен, словно птица в вышине, - почему-то неистово орал он, - Я свободен наяву, а не во сне…
- Блефует, блефует,- подумала Зойка,- Опять его дешевая педагогика! Все воспитывает, воспитывает меня! А может у него крышу снесло? Все-таки за плечами две чеченские войны! Запросто! Не мог он меня предать, такой порядочный, честный, такой хороший!.. У-У-У,- взвыла Зойка!
Она сползла с кровати и с ужасом поняла, что не может встать на ноги. Они почему-то подкашивались и были как ватные...
-Господи, помилуй мя, грешную!- взмолилась Зойка, глядя на образ Иисуса Христа, - Не хочу быть голубкой из Евиной истории…
Каждый год на ореховом дереве в саду у мам Жень гнездилась пара голубей. Недавно их гнездо разорила ворона. Голубь улетел, и голубка осталась одна. По утрам Ева видела ее у кормушки на птичьем дворе и всякий раз переживала эту историю как свою собственную… А совсем недавно ее любимую птицу сожрал кот Мессинг, за что и поплатился всеобщей любовью. Держась за стенку, Зойка все-таки добралась до веранды. Запах кофе с кардамоном и какао® отрезвил ее
-Все кончено! - тихо сказала она, и вообще, я не чувствую ног.
Ева поспешно подскочила к подруге:
-Присядь, ты вся белая, что случилось?
- Вторая серия, - грустно прошептала мам Жень…
После успокоительных, что выпила Зойка по настоянию Евы, разлучный день 21 октября показался ей не по-осеннему солнечным. За околицей гудел трактор, вспахивая огороды, во дворе носилась Дымка, преследуя незадачливого Мессинга, в улице детвора жгла осенние листья… Протяжной песней рвалась из Зойкиной груди растревоженная душа: «Черный во-о-о-рон, что ж ты вь-е-е-шься…», ее мучительный вопль оборвала современная мелодия Лешкиного мобильника.
-Послушай, теть Зой, - закричал племянник Евы на всю ивановскую, - Это про тебя и Еву: «Победили они электрический ток, ярче лампы горят их большие глаза..,
- Что это?- удивилась Зойка,
- Песня про двух блондинок, послушай дальше, - Волосы отрастут, купят новый платок и плевать, что три дня они будут за-и-ка-ть-ся!»
-Лешик,- взмолилась Зойка,- лучше бы ты Гарика Харламова показал.
Лешка тут же скорчил смешную рожицу, скосив глаза под узнаваемого шоумена. Зойка от души рассмеялась
-Как хорошо, Господи, что вольную от Глеба я получила именно здесь, - с грустью подумала она, - Среди своих. Уж если судьба уготовила мне такое испытание, пусть оно начнется «романтично» на окраине казачьей станицы под пение петухов и гогот свободно разгуливающих гусей… Ход ее мыслей прервала Ева:
-Зайка, мы сейчас пойдем в церковь. Илюшку с собой возьмем,- ласково сказала она,- Лешик, выкатывай коляску…»
Двадцатитрехлетний сын Евы и Павлика Илья стал инвалидом в раннем детстве после серьезной травмы позвоночника. Его придавило забором. Не вписавшийся в поворот «Камаз», снес тогда не только добротную изгородь, но и угол комендатуры погранотряда. С того дня закончилась Евина счастливая жизнь. Мальчика спасали всем миром: подключились родственники, друзья, просто незнакомые люди… И только один Павлик как-то вдруг неожиданно отстранился от лечения сына. Узнав, что Илья все-таки не сможет ходить, он цинично заявил: «Хватит бросать деньги на ветер!»
С тех пор Ева жила на два дома. Один был в военном гарнизоне, где делал свою карьеру муж, другой – на Кубани, у Евиных родителей, куда Павлик определил больного сына, подальше от любопытных глаз. Но не заметить красивого делового парня в инвалидной коляске было невозможно. Вся станица чинила у него часы, электробритвы, пылесосы… Со временем к Илье прочно приклеилось прозвище «Мастер». И хотя отец упорно не замечал сына, тот любил его всей душой и всегда ставил свечки за его здравие в местной церкви. Зойке Илюшка приходился племянником. Она не без гордости отмечала свое сходство с ним: те же большие глаза, тонкий нос, красиво очерченный рот и, конечно, густая шевелюра.
Стройная длинноногая Зойка в свои пятьдесят выглядела лет на пятнадцать моложе, чем, конечно, гордилась и очень переживала, что ее утонченный племянник не может в полной мере показать свою родовую стать. Зато двоюродный братец превзошел сам себя. Одетый с иголочки Евиными стараниями, источающий ароматы парфюма «Фарингейт», Павлик буквально сводил с ума гарнизонных жриц любви. В его постоянном арсенале числились завскладом Светка Ищеева, прозванная за цыганские наряды Кармен и, обвешанная золотом с ног до головы, проктолог районной больницы Лорка Сорокина, о которой говорили: «Креста на ней нет, одно рыжье». Обе дамочки конкурировали между собой за первенство в кровати Павлика, нагло сбрасывая со счетов его собственную жену, неподражаемую Еву.
За четверть века семейной жизни с настоящим полковником, Ева научилась принимать его таким, какой он есть: невменяемого забирала с пирушек, юморила с его друзьями, сводя на шутки умопомрачительные выходки своего благоверного: кого-нибудь приковать наручниками к батарее или, ради смеха, лишить незадачливого охотника лицензии на право пользования огнестрельным оружием… Но страшнее всего был его неуемный интерес к интригам, когда, упиваясь собственной властью, Павлик легко унижал и травил неугодных ему людей, упоительно рассказывая потом, что в нем снова ожил куражливый бесенок… У Евы не было никаких сомнений, что этот черт в ее муже периодически проявляется и в их общей судьбе. С ним она связывала трагедию Илюшки, и свои участившиеся от сердечной недостаточности обмороки, приводившие Павлика в бешенство. Как-то полуочнувшись от этого недуга, Ева услышала:
-Когда уже ты сдохнешь, милая женушка?»
Да, к сожалению, Павлик был не ее Адамом, но влюбившись еще в студенчестве в принца своей мечты: высокого, красивого, светловолосого, Ева ни за что на свете не хотела замечать, что грызет не свою половинку яблока. Ни мам Жень, ни отец не могли убедить нежную и хрупкую доченьку не связывать жизнь с высоким парнем из забайкальской глухомани, который пиджак называл визиткой, дрался деревня на деревню и охотился в тайге на медведя… Они поженились еще в институте, потом учительствовали на севере и лишь в 32 года Павлик вернулся в Армию, чтобы продолжить службу по контракту в погранвойсках. Начинал с сержанта, а стал (трудно поверить) полковником! Сказалось, конечно, его спартанское воспитание на берегу пограничной реки Газимур, страстное желание служить Отчизне и безмерное трудолюбие, переходящее порой в фанатизм: только работа и еще тысячу раз – работа!
Ева вместе с ним жила на погранзаставах: топила печи, носила из реки воду, сажала огороды и…устраивала маленькие праздники с сибирскими пельменями, квашенной капустой, песнями под гитару… На границе ее любили. Прехорошенькая блондинка с говорящими глазами и точеной фигуркой, всегда оказывалась в нужном месте и в нужный час. Могла и рыбью кость вынуть из гортани, и до прилета санрейса, роды принять, ячмень на глазу заговорить, мозоли вывести… А когда к первому диплому Евы – учителя физики, прибавился еще один, где в графе специальность стояла «психология», потянулись к ней солдаты и семьи военнослужащих со всей границы. Никто подумать не мог, что нужная всем Ева не нужна собственному мужу. Хотя более внимательные все же замечали, что улыбка счастья на лице их доброй Евочки - всего лишь маска для удобства жизни.
В отличие от свояченицы, Зойка вовсе не была жертвенной особой, скорее наоборот, она была стервой, свято верившей в собственную счастливую звезду. Ее небосклоном стала журналистика, азы которой Зойка постигала с детства в школе юнкоров. Первый творческий успех случился уже в двенадцать лет, когда после победы на конкурсе юных корреспондентов, она поехала в «Артек» на международную смену. Годы учебы в университете закончились для нее красным дипломом и студенческой свадьбой ради любопытства. В результате скоропалительного брака с однокурсником появился на свет здоровый крепыш Федька, которого Зойка пристроила к только что ушедшей на пенсию маме. Интерес к семейной жизни быстро прошел, а за ним куда-то исчез и муж. Зойкину голову кружила любимая работа и частые командировки на стройку века – Байкало-Амурскую магистраль. Живая, энергичная, веселая журналистка буквально сводила с ума романтически настроенных лесорубов, путеукладчиков, мостостроителей. Ей дарили цветы, посвящали стихи и песни. Она же отвечала на внимание мужчин только радиоочерками и репортажами с места событий, стараясь не замечать чью-то неразделенную любовь и разбитые сердца. Умопомрачительная страсть все-таки настигла Зойку. Правда, ни в коллективе строителей-романтиков, а…в поезде, который в очередной раз вез ее на БАМ.
Он был невообразимо хорош! Груда мышц вместо всех частей тела, бронзовый загар и… запах мужчины. Медленно из-под ног убегали колеса… Казалось, что он и она зависли в пространстве от опьяняющего и дурманящего вожделения… Голова отключилась, сердце остановилось и на каком-то общем вдохе они ощутили электрический разряд необузданного влечения. Это случилось без всяких слов прямо на столике в купе. Парня звали Виктор, и он возвращался из командировки домой к своей семье. Больше она его никогда не видела, но забыть эту реакцию половой активности не могла и не хотела! Опьянение страстью преследовало Зойку целый год. Терять драгоценное время на эфемерные воспоминания она больше не могла. Ее Федьке нужен был отец - добрый и любящий. Сменив джинсовый комбинезон на кожаные брюки, кроссовки на шпильки, а магнитофон марки «Репортер» на дорогую сумку, Зойка пошла за мужем в штаб военного округа, где и познакомилась с Глебом.
Он встал из-за стола, приветствуя потенциального работника. Невысокий, худой, с карими глазами, крупным носом и аккуратно подстриженными усиками над тонкими слегка опущенными губами. В его облике поражала только седая прядь, вихрем закрученная ото лба к затылку. Зойка где-то читала, что ранняя седина у мужчин не от наследственности, как у женщин, а явный признак сердечных переживаний. Интересно каких?..
-Что вас заставило поменять работу?- услышала она простой вопрос.
-Мечта… встретить настоящего мужчину,- не задумываясь, честно призналась Зойка, – Ради этого я готова даже надеть погоны и уехать в отдаленный гарнизон…
Он как-то неестественно улыбнулся.
-Наверное, не поверил,- решила она.
-А почему вы разошлись с мужем?
-Потому что мы жили в разных мирах, - ляпнула Зойка первое, что пришло на ум. Ей вдруг захотелось поговорить с этим строгим, не располагающим к себе человеком, - Сухарь какой-то,- подумала она.
-Каждый живет в своем собственном мире. Но если посмотреть на звездное небо, эти миры соединяются в созвездия,- парировал он.
-О, да вы романтик! - вырвалось у нее, - Мой бывший муж был, пожалуй, более прозаичным, хотя считал себя поэтом, стихи писал, в себе и в прошлом копался: « Боюсь тебя я и себя, боюсь я совести смятенье…»,- процитировала она одну из его строчек
–Разве это плохо?- удивился он,- наша жизнь и состоит в основном из прошлого.
-А моя из настоящего,- возразила Зойка, всем своим видом давая понять, что разговор на личные темы закончен.
Офицер уткнулся в ее анкету, словно там было написано, какая она…ух... страстная! Вдруг подумала:
-А может он читает между строк? Сейчас узнает, какие бессовестные мысли бродят в ее хорошенькой головке. Пусть смутится и почувствует неловкость. Зачем? Ведь на самом деле она вовсе не героиня любовных приключений и то, что произошло с ней в купе скорого поезда, всего лишь миг любви за что-то данный ей Господом Богом! Повторится ли он вновь, и с кем?
Зойка глянула на собеседника и…вздрогнула,- он перехватил ее взгляд. В такие минуты она неизменно краснела с ног до головы. Подумалось:
-И кто кого смутил?
- Судя по вашим документам, вы хороший работник. Наверное, руководство отговаривало вас от увольнения? - с улыбкой спросил он.
Зойка и в самом деле была на хорошем счету. Как лауреат нескольких престижных журналистских премий, ее фамилия красовалась на стенде лучшей пишущей братии телерадиокомитета. Она очень любила своих героев и своих коллег, что, кстати, в творческой среде большая редкость. Когда к ним в редакцию пропаганды радио пришла новая сотрудница из областной газеты, с репутацией неуживчивого человека, одна-единственная предложила ей искреннюю дружбу и, конечно, помощь. На летучках и планерках могла возразить самому Председателю, если считала, что кого-то незаслуженно обижали или чрезмерно критиковали. В конце концов, ей удалось создать впечатление о себе как о независимом и целеустремленном профи. Где бы она ни появлялась, взоры тут же устремлялись к ней, но спать она ложилась одна, в своей уютной двухкомнатной квартире в центре большого города. Вот и получалось, что с одной стороны, она многих поражала своей силой и решительностью, а с другой – страдала от одиночества. Будучи человеком неординарных поступков, Зойка решила в корне поменять свою жизнь и стать просто женщиной с маленькой зарплатой и большой сексапильностью. Она надеялась встретить суженого среди симпатичных ей мужчин в армейских погонах. Но тот, что сидел напротив, отпугивал ее какой-то внутренней напряженностью и подозрительностью. Обычно Зойка доверяла своему первому впечатлению от встречи, и этот негатив был ей неприятен. Смягчить для себя ситуацию она попробовала вопросом:
- Вы боитесь женщин?
-А как вы догадались?- искренне удивился он,- Я восемь лет как женат, но так и не нашел в своей жене то, что всегда было в моей матери: расторопности, какой-то заботы…
- А разве это главное в жизни? На мой взгляд, достаточно просто любви,- возразила Зойка, - Лично я хочу быть желанной, наверное, ваша жена тоже…
-Вы не поняли меня, - устало произнес он,- Я всего лишь о семейных буднях, а не о романтике отношений.
-Тут я ничем помочь не могу. Я слишком мало была замужем, и слишком многого жду от мужчины своей мечты,- сказала Зойка, вставая со стула.
Со сменой работы в ее жизни наступили доселе неведомые будни: без летучек по понедельникам и худсоветов по средам. Уже не бил мандраж за недописанный ночью очерк, а утренних минут вполне хватало не только на обводку губ, но даже на подкрашивание ресниц… Наконец-то Зойка могла снять очки, явив миру свои изумрудные глаза и… почувствовать волшебный момент видения своего рая… То было ожидание любви: нежной, страстной, которая не улетучилась бы с прибытием скорого поезда к пункту назначения, а вместе с составом долго-долго катилась бы по рельсам до самого конца ее земного пути…
-Полюби меня,- шептал Глеб в унисон этим мыслям, - Позволь мне любить тебя!
Это были первые трепетные слова, услышанные ею от мужчины. Это было его безумие, которое он называл любовью и, которое она, сама не зная как, подогревала в нем. Но Глеб, все-таки, был герой не ее романа. Воображение будоражили мягкий с картавинкой голос, крупные руки и седая прядь… Хотелось уткнуться в его ладони и превратиться в слух, чтобы не упустить с придыханием сказанное на белорусской мове:
-Кветочка моя, криничечка..,коханая...
А не смотреть в его лицо с застывшей искусственной улыбкой, тщательно скрывающей неподъемные душевные муки и переживания. Почему она чувствовала это? Почему не верила ему? Ведь он каждый день украдкой наблюдал за ее работой, и каждый вечер дарил шоколадки. Его внутренняя напряженность не позволяла ей до конца почувствовать в нем мужчину и остаться довольной после проведенной с ним ночи. Увы, ни одно его проникновенное слово так и не сравнилось с молчанием давно прошедшего дня в купе того самого скорого поезда!
Тем не менее, именно Глеб давал Зойке шанс на семейное счастье, приблизив к себе Федьку и успокоив ее своею любовью. Сейчас, когда разрушились их отношения, она почему-то вспомнила ту, самую первую встречу с ним.
Получив от него двадцать два года назад установку на семейные будни, Зойка, переломив в себе вечное нежелание поддерживать порядок в доме, сама того не замечая, всецело погрузилась в домоводство и кулинарию, чтобы только угодить тому, кого называла своим мужем. О романтике отношений она не мечтала. Жила в мире его иллюзий, воображая, что все хорошо. Между тем, семена его любви так и не дали всходов. Это мучило и терзало Глеба. Известное «стерпится-слюбится» претило ему, а в любовь как в омут с головой, Зойка не спешила. Ожидание взаимности затянулось, но огонь страсти в его сердце все не затухал. Иногда ее житейские словечки и шуточки нестерпимо раздражали и даже злили Глеба, он обижался, терзался, страдал, любил и…терпел… Но совсем не так, как терпел когда-то свою первую жену Антонину, которая родила ему двух мальчишек. Он терпел и боялся Зойкиной непредсказуемости. Доказывая свою самостоятельность, она могла отремонтировать квартиру «от» и «до», пока он был в командировке; просто так из вредности перекрасить полы во все цвета радуги; оклеить стены в туалете открытками своих поклонников; ради хохмы спихнуть его с кровати или подать стакан воды со льдом вместо горячего чая с лимоном… Ее эмоции глушили, как ему казалось, разумные доводы жить своей головой, а не по указке родных и подруг; отдавать отчет словам, а не болтать, что в голову взбредет. Чтобы обуздать ее гордыню, Глеб перестал говорить о своей любви к ней и удивился, что она этого как - будто не заметила. Наоборот, в ней развилась какая-то неуемная потребность, во что бы то ни стало «утереть ему нос». Она легко зарабатывала свои деньги, совсем не интересуясь его доходами и расходами: не требовала всей зарплаты; никогда не спрашивала об алиментах; не устраивала «головомоек» по поводу отпускных и премиальных. Умудрилась забеременеть после внематочной и вместо того, чтобы сделать аборт, как хотел Глеб, наперекор, родила Левку.
Он не любил ее, беременную, и где-то в глубине души, до последнего надеялся, что ребенка не будет. Она чувствовала это, потому что вместо обычной заботы, которой окружена женщина в интересном положении, он «грузил» ее обязанностями по заготовке солений на зиму не столько для своей семьи, сколько для семей вновь прибывших военнослужащих, прикомандированных к его воинской части, привозя для переработки огромные корзины с грибами.
-Кто же позаботится о них, как не командир?- любил повторять он, - А ты дома, чего тебе стоит?
Она соглашалась, но после валилась, как подкошенная, с сердцебиением и головной болью. Ей так хотелось быть нужной ему, что она, старалась не замечать этого. Даже будучи на сохранении в больнице, сбегала из стационара в обеденный перерыв и с удовольствием кормила своих мужчин на три блюда, как это и было заведено в их семье. Уже тогда, до рождения второго сыночка, в ее отношениях с Глебом появилась «черная кошка», которая еще котенком отравляла Зойкину жизнь недопониманием и сомнениями. А ведь она искренне считала, что у них с мужем одинаковые нравственные установки, сходное отношение к работе, отдыху, ко всему, что окружает в жизни. Разными были только семейные привычки, усвоенные еще в детстве.
Отец Зойки умер совсем молодым, от рака. Она помнила, как он показывал им с братиком Олежеком фокус-покус, выгибая большие пальцы рук так, что они доставали до запястья. Повторить подобное в семье никто не мог. Папа был единственным… еще и потому, что мама всегда смеялась. Даже его смерть не произвела на Зойку такого впечатления как ее слезы на похоронах:
-Мама умеет плакать?- удивлялась Зойка.
В Глебе она подсознательно искала то, что было в отце. Ей хотелось, чтобы во время концерта, зная, что Зойке плохо видно, он тихонько тронул бы впереди сидящего и попросил чуть отодвинуться, ведь так делал ее отец. Но в жизни с мужем у нее было все по-другому. Однажды Зойкино место нагло занял какой-то тип, Глеб уступил ей свое, встав в проходе. Она тут же последовала за ним, чтобы не сидеть рядом с хамом. Все бы ничего, но после только что перенесенной операции, у нее сильно разболелась грудь, и настроение было окончательно испорчено на несколько дней вперед.
Глебу ничего не стоило уйти с сеанса кино, оставив ее одну досматривать картину или опоздать в театр «зашившись» на работе, а потом ей же выговаривать за высказанную обиду.
Неизбалованная вниманием мужа Зойкина свекровь, умела сглаживать острые углы:
-Не надо о проблемах,- говорила она снохе,- все хорошо. Перетерпи.
Зойка и сама понимала, что так лучше, но не всегда получалось. Ей не нравилось подстраиваться под ситуацию, лицемерить, врать, поэтому она честно говорила, что думала, чем и наживала себе неприятности. Вспомнился один банкет. Их с Глебом пригласили на день рождения командира войсковой части, где работала Зойка. По случаю его юбилея собрались высокопоставленные гости. Все хвалили именинника: он и предупредительный, и отзывчивый, и добрый, и даже любимый… От такой неприкрытой лести в адрес просто заурядного человека Зойку, видимо, где-то переклинило:
-Позвольте не согласиться с тем, что вы деловой и внимательный, - как можно мягче с улыбкой сказала она,- Сколько лет сотрудники третьего этажа штаба дивизии жалуются вам на прохудившуюся крышу: как дождь, так прямо беда – хоть МЧС вызывай! Вспомните, пожалуйста, об этом уже завтра и примите меры, вот тогда люди скажут вам искреннее спасибо и от всей души пожелают доброго здоровья.
Смелая выходка стоила Зойке разборок дома:
- Ай -да, Зо-о-инь-ка, ну-и Зо-о-инь-ка!, - не без раздражения пенял ей Глеб, - Какая бестактность! Почему ты не можешь помолчать, когда тебя не спрашивают?
Зато крышу вскоре перекрыли. К чести командира, он нашел Зойкино пожелание вполне демократичным, как раз в духе времени и запомнил его на всю оставшуюся жизнь, в чем с удовольствием признался Зойке и Глебу, когда отдыхал в Сочи. Они встретились там, в военном санатории, после пяти лет разлуки.
В отличие от Зойки, Глеб был очень осторожен в своих высказываниях.
-Я ни разу не пожалел, что смолчал…,- любил повторять он.
Его благородные поступки всегда граничили с сожалением быть «засвеченным». Однажды он помог знакомому капитану избежать больших неприятностей по службе, потому что был уверен в его невиновности, но после, все-таки переживал: конфликт есть конфликт и он не играет на имидж победителя или побежденного, он «сдергивает» маски, обнажая мысли и раскрывая сущность человека, что совсем не обязательно знать всем. Благотворительность же – дело другое. Вначале 90-ых, на заброшенном дачном участке, в порядке шефской помощи, он своими руками построил дом из бросового материала для семьи переселенца-инвалида из Казахстана, подключив к этому не только подчиненных ему людей, но даже руководство округа. В результате, бескорыстно и дружно было сделано благое дело: нуждающийся не остался без крыши над головой, а Глеб снискал себе славу человечного и демократичного руководителя, получив тем самым дополнительные бонусы к своей популярности как одного из самых заботливых командиров.
По тому же принципу строились отношения в семье. Друзья и знакомые должны быть уверены, что в двухкомнатной квартире на четвертом этаже есть все для счастья домочадцев. У мужа – любящая и хлебосольная жена; у жены – двое здоровых детей; у детей – немецкая овчарка, верный друг и защитник! Так надо, так правильно, так было в отчем доме!
После смерти мужа свекровь рассказала Зойке, что последние годы они фактически жили порознь. Привлекательный внешне и очень обаятельный в общении отец Глеба, особенно нравился одиноким женщинам, якобы нуждающимся в его помощи и поддержке. Он вообще был открыт всем – кроме нее. Она же создавала ему имидж примерного семьянина, ни в коем случае «не вынося сор из избы», вертясь как белка в колесе и на работе, и дома – с тремя детьми, престарелыми родителями и большим хозяйством в деревенском подворье. Днем она даже умудрялась светиться женским счастьем, стоя с мотыгой в картофельной борозде, а ночью тихо стонала в подушку от одиночества и непонимания любимого мужчины. Слез матери, Глеб отцу так и не простил, а вот уроки его «хождения по ее мукам» все-таки усвоил.
В собственных женах ему очень не хватало как раз той материнской жертвенности и безмерной преданности, что легкомысленно не ценил отец. Первая теща Глеба – бывшая узница фашистского концлагеря, жила стараниями своего мужа и была, по мнению зятя, как и дочка, плохой матерью и хозяйкой. Вторая – дважды вдова, буквально купалась в безмерной любви своих мужей. Склонный к мистицизму Глеб, находил в ее истории нечто магическое: в браках она прожила по двенадцать лет и оба мужа умерли от рака в самом расцвете сил.
-Просто Синяя борода в юбке,- думал он, приглядываясь к Зойке, и сравнивая ее с матерью. Те же танцующие движения, манящая улыбка, ведьмарские глаза, увлажненные желанием…
Рожденная от большой любви, Зойка, сама того не замечая, стремилась только к ней… Ее колдовской темперамент не принимал ни малейшей фальши в отношениях, но сила разума безжалостно прибивала к ноге Глеба. Она старалась переделать себя, подстроиться под мужа и, все равно не соответствовала его ожиданиям. Первое жестокое испытание ее чувствам, Глеб устроил сразу же, как только понял, что жена наконец-то полностью в его власти: в другом городе, без работы, друзей и родных.
Беспечная и доверчивая Зойка не сразу заметила рядом с Глебом некое пигментно-недостаточное существо названное ею Простомарией.
-Неужели это и есть идеальная женщина его мечты?- удивлялась она, глядя с каким торжественно-самодовольным видом, Глеб подсаживал в служебный газик свою пассию.
Зойке хотелось верить, что Простомария была нужна ему только как подтверждение своей привлекательности в глазах жены. Ей было даже неловко за этот откровенный, но ничего не значащий для нее флирт, до той поры, пока не состоялась памятная поездка на лесное озеро…
Уже в машине она заметила, что Глеб и Простомария общались друг с другом при помощи взглядов. Проницательная Зойка легко прочитала то, о чем ему говорили ее глаза:
-Ты мой идеал мужчины. Ты чувственный, образованный. Я могла бы влюбиться в тебя, отдать тебе все, что у меня есть уже сегодня!
Глеб смеялся…глазами. Зойка не знала от чего, но видела это. Простомария как можно незаметнее погладила его руку. Рука осталась лежать неподвижно… А потом они катались на лодке и Зойка запомнила этот умоляющий Глеба взгляд: прикоснуться к ней, покорить ее, использовать для всего, что только пожелает… В его глазах светилась нежность… Конечно, все, что прочитала тогда Зойка можно было бы назвать домыслом, если бы не реальное купание в озере…
Простомария прыгала в воду с его рук, как с бортика лодки. Весело хохоча и нисколько не скрывая своего безмятежного счастья. В тот момент она, наверное, представляла себя соблазнительной Ундиной. Ее лифчик вдруг расстегнулся и пергидрольные волосы мягко легли на округлую и какую-то совсем безсосковую грудь.
-Ой!- вскрикнула она игриво, блестя глазами цвета воды, - Не смотрите на меня, форс-мажор, форс-мажор!
Зойка искренне рассмеялась этой дешевой женской уловке. Ей стало противно наблюдать за резвящейся парочкой и, предоставив мужу полную свободу действий, она уединилась на берегу, чтобы собрать букет. Глеб как-то уж очень поспешно, вдруг сделал тоже самое, оставив свою русалку одну в озерной глади. Позже Зойка видела, как он преподнес полевые цветы завлекающей его чужой женщине, нисколько не смущаясь при этом недоуменного взгляда собственной жены…
-Если Глеб влюблен, то мне здесь делать нечего,- с горечью думала Зойка, собирая в кулак все свое мужество. Но ревность и боль ушли из ее сердца разом в день его рождения.
Без десяти шесть утра в их квартире раздался звонок. Заспанная Зойка, в наспех накинутом шелковом халатике, открыла дверь. На пороге стояла Простомария при полном параде и макияже с большим праздничным тортом в руках.
-Я первая поздравляю тебя с днем рождения! - вызывающе подчеркнуто сказала она Глебу, растерянно застывшему в пижаме посреди прихожей.
В тот же момент сверкающие подводкой глаза Простомарии, ее растянувшийся в улыбке накрашенный рот и порозовевшие от возбуждения щеки, плавно погрузились в толстый слой желто-орехового крема.
-Стволочь!- делая ударение на «т», процедила Зойка, обтерев руки о нарядный прикид непрошенной гостьи.
Без лишних слов и эмоций, она гордо удалилась в спальню, предоставив Глебу дальнейшую полноту действий. Несуразное существо, названное Простомарией, с точки зрения Зойки, была заслуженно наказана за наглость и панибратство. Через пару минут к ней на кровать подсел Глеб:
-Ну, ты даешь, обидела тетку.
-А ты бы ее утешил, не привыкать ведь,- тут же съязвила Зойка.
-Зато ты, как всегда, не можешь обойтись без эпатажа!- вздохнул Глеб,- Все никак не поймешь, почему на скотном дворе появилась эта розочка.
-Отчего же, я все понимаю, но только вот не привыкну к твоим урокам моего перевоспитания. Я ведь не булатный клинок: то охлаждаешь, то обжигаешь,- дернулась Зойка и… замерла в его объятиях:
- Теперь я ее больше не увижу?- спросила она с надеждой.
-Думаю, что нет, хотя все зависит от тебя, - прошептал Глеб.
В церкви пахло ладаном и медом. Под речитатив пономаря Зойкины глаза застилали жгучие слезы; сердце билось, как кипело: «бульк-бульк» и беспрестанно плакало: «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей…» Рядом с Зойкой тихо стояла Ева. Ее склоненная голова под дымчатым шифоновым платком, плавно кивала в такт молитвенной песне. Она, то украдкой поглядывала на Илью, спокойно сидящего в своей каталке, то тревожно косилась на Зойку, готовую разреветься в любую минуту. Переживая Зойкину семейную драму как свою собственную, она знала, насколько тяжелы первые часы одиночества после предательства любимого человека. В это время важно быть среди близких и услышать слово Божие – единственную опору и надежду на спасение. Когда-то и ее отчаяние улеглось и осталось здесь, в тихом, веками намоленном станичном храме.
-Поговори с батюшкой, легче станет, - сказала она Зойке после службы. Ухватившись за слова Евы как за соломинку, Зойка поспешно, словно к последней инстанции бросилась к священнику:
-Батюшка, я грешна, помогите мне! Только что мой муж ушел от меня, потому что не оправдала его надежд, разрушила его мечту на счастливую семейную жизнь. Но я не изменяла ему, бормотала она, стараясь быть понятной,- Просто я вспыльчивая, ревнивая, дерзкая, непокорная. Нрав у меня переменчивый: то я само внимание и любезность, а то - презрение и холодность. Я сейчас это только поняла, когда к ужасу своему осталась одна, без него, а ведь он любил меня, а сейчас ненавидит…
-Успокойся, сестра, - мягко пенял ей священнослужитель, - За отношения в семье всегда ответственны оба – муж и жена. Что тебя угнетало в нем?
-Ничего. Ничего меня не угнетало. Он весь из достоинств состоит. Он совершенство. А я, а я…,- всхлипывала Зойка.
- Совершенен только Господь Бог, а мы, люди, грешны. Подумай, почему ты была с ним вспыльчива и ревнива, разве он не давал тебе повода?
-Давал, но с целью моего перевоспитания,- сказала Зойка, не поверив сама себе.
-Ты человек со своими проблемами, родовыми чертами, личными событиями в прошлом. Как говориться, у каждого есть свой скелет шкафу и у него тоже. Просто женщины по природе своей более реалистичны, легче идут на компромисс. Твой муж, похоже, романтик, а мужчина-романтик – самый опасный из мужей. Вначале, он романтизирует свою женщину, а потом становится ее разрушителем, гневным угнетателем и судьей.
-Но, что же мне делать?
-Молиться, за себя и за него, исполнять заповеди Божии. И когда Господь воцариться в сердце твоем, никакая печаль уже не потревожит его®…
Зойка почувствовала на своем плече руку Евы. В последнее время она часто посещала церковные службы, соблюдала посты и подружилась с местным батюшкой.
-Отец Сидор, это сестра моего бывшего мужа, - сказала она священнику,- Из всей родни, только она поддержала меня и Илью, когда нас оставил Павлик. А сегодня сама оказалась в таком же положении.
-Все мы в руках Господа, Ева, а его пути неисповедимы,- улыбнулся батюшка, -Ты же знаешь, что ценнее всего собственный опыт, как бы тяжело и болезненно он не достался.
-Неужели и меня ждет все то, что пережила Ева?! – с болью воскликнула Зойка,- Измена мужа, грязные сплетни, унижение, ненависть… Я не вынесу этого!
-Но ведь ты не можешь ничего изменить,- нежно обняв подругу сказала Ева,- Значит, переноси это мужественно.
-Дорогие сестры,- единственный способ выдержать все муки – это возвыситься духом над ними.
-Как это? - удивилась Зойка.
-Перенести точку опоры с тела, которое мучится, на дух,- пояснил отец Сидор,- Это естественный процесс происходит автоматически. Мучающийся человек становится более духовным.
А что это дает?- не унималась Зойка.
-Уходят обиды из души. Снимаются претензии к близким, что весьма важно для здоровья. Так что принимайте унижения ваших идеалов, принципов, вашей любви как очищение, данное Богом,- невозмутимо продолжал отец Сидор,- что же до ваших мужей, - они бесят Бога и пока все еще разбрасывают камни…
Из церкви Зойка вышла полная решимости немедленно позвонить Глебу. Еще раз попросить у него прощения и вообще…вместе подумать о бренности бытия. Она уже нащупала в кармане мобильник, как Ева вдруг попросила ее покатить коляску Ильи.
-Хочу, чтобы твои руки сейчас были заняты добрым делом, а не действовали тебе во вред,- тихо сказала она, - Не обижайся, но я не дам тебе ему звонить.
-Почему? Вдруг он передумал и ждет моего звонка.
-Ничего он не ждет, он негодует, потому что ты для него сейчас – разрушитель кармы, он так думает, понимаешь?- Ева грустно смотрела на Зойку,- Я прошла этим путем и очень сожалела потом, что звонила унижаясь, умоляя, прося…,- продолжала она,- Однажды я постлала ему СМС: «Я не могу тебя простить, мне очень тяжело, я скучаю и нуждаюсь в тебе. Твоя Ева». Знаешь, что он мне ответил? – «Ну и дурр-ра!»
-Мразь,- выругалась Зойка,- Но Глеб не Павлик, он не будет со мной бестактным.
-Совсем недавно он доказал тебе обратное,- твердо сказала Ева,- Или ты уже забыла, что он тебе говорил?
Зойку словно передернуло. Ева права, решение бросить ее теперь, когда вырос их Левка, Глеб принял осознанно. Он сам признался, что все эти годы только и ждал этого, терпел ее, терзался подозрениями, ревностью, проблемами ее родных. Как-то даже сказал: «Я что же, умереть должен, живя в муках?» Какой ужас! Он думает, что я сломала его жизнь, разрушила его карму,- как правильно подметила Ева, - так зачем сейчас напоминать ему о себе, чтобы услышать в ответ примерно то, что прочитала Ева год назад в СМС Павлика?- размышляла Зойка.
-Не казни себя, ты такая, какая есть, и ты вовсе не должна соответствовать его ожиданиям.- Ева взяла ее под руку, - Знаешь, а я ведь тоже, не смотря ни на что, безоглядно верила своему Павлику, даже когда получила компрометирующие его фотографии из приморского отеля, где он развлекался с нашей общей знакомой Сорокиной. Думала фотомонтаж какой-нибудь, все искала ему оправдание. С кем жила?
-Бедная Евочка,- простонала Зойка, - Как же ты вынесла это?
-Без психотерапевта, увы, не обошлось, - вздохнула Ева, - Дай Бог здоровья моей Любови Васильевне. Помню, пришла к ней на прием словно пьяная. Она молчит, смотрит на меня, а я плачу-плачу. И не понимаю, зачем я здесь, в кабинете этом? Ничего не соображала…
-Ты ведь сама психолог, Ева, чем могла помочь тебе Любовь Васильевна, антидепрессанты прописать?- не очень корректно спросила Зойка.
- Не скажи, помощь специалиста в таком состоянии всегда нужна. Вот сегодня у тебя ноги отнимались, страшно, небось, стало?- не церемонясь парировала ей Ева,- Знаешь, как это называется? Функциональный паралич нижних конечностей, связанный не с гибелью, а торможением нервных клеток. Такое случается после тяжелого душевного переживания. Представь, если бы я обезножила, что стало бы с моими стариками, Ильей?
-Да уж,- смутилась Зойка, - Извини меня, Ева. Мам Жень – гипертоник, у дяди Алексея – болезнь Паркинсона, Илюшка – парализованный… Одним словом, палата номер шесть, вздохнула Зойка,- Тебе никак нельзя обезножить, ну никак!
-Так и я про то, - невозмутимо продолжила Ева, - Иммунитет упал, появились болячки, которых никогда не было. Месяцами спать не могла, все анализировала ситуацию, пыталась ответить на вопросы, которые сама же себе и задавала: любил ли он меня? Чем я хуже этой Сорокиной? Как нам с Илюшкой жить без его помощи? Довела себя до нервных срывов. Запрусь во флигеле и реву, а если не реву – то смотрю в одну точку. Днями, понимаешь, и ночами тоже! Не знала, куда себя деть: хоть о стенку головой, хоть в погреб!
- Ужас, Ева!- взмолилась Зойка.
-А Любовь Васильевна меня спасла®, не дала свалиться в ассенизационную яму клинической медицины, - Ева с улыбкой посмотрела на Зойку,- Поняла?
-Заумно как-то,- честно призналась та.
-Эту фразу я у популярного психотерапевта Михаила Литвака прочитала. Понравилась. Его книги мне Любовь Васильевна порекомендовала, другими словами: «Все болезни от нервов». Я ведь, как и ты, считала свою историю самой-самой, из ряда вон, трагичной. Оказывается, это всего лишь недуг, который лечится. И не только таблетками. Есть правила, которые просто надо знать. Например: удерживай, отпуская; расставшись с любимым, не встречайся, а если вынуждена встречаться - не разговаривай, а если вынуждена разговаривать – не откровенничай. ® Пусть новости о тебе он узнает со стороны. Но мне больше всего нравится про надежду…
-Что умирает последней?- спросила Зойка
- Да,- сказала Ева, только Любовь Васильевна мне посоветовала убить ее первой.
-Зачем? - не поняла Зойка
-Чтобы не ждать напрасно, ни его, ни его звонков!- Ева гордо вздернула голову и тяжелая коса, прихваченная шпилькой, упала до самой поясницы.
-Теть Зой, давай притормозим вон у той акации, там скамейка есть,- вдруг попросил Илья.
-Конечно, Илюша, что-то сказать хочешь? - обрадовалась Зойка вступившему в разговор племяннику.
-Для начала хочу видеть вас с мамой, а то сижу спиной, а вы шу-шу, шу-шу. Чего шептать? Ваши проблемы известные – неразделенная любовь.
-Мы любим тех, кто нас не любит. Мы губим тех, кто любит нас, - выдохнула Ева.
-Что же делать? Так устроен мир, - философски изрек Илья. Помнишь, мама, как в Архипо-Осиповке я с девушкой познакомился? Ну, с сестрой отдыхала – на костылях еще передвигалась…
-Конечно, сыночек. ДЦП у нее.
-Да, мы же с ней долгое время по аське переписывались. Не глупая девушка, но, как я понял разочарованная и обиженная на жизнь. Боится сердце свое раскрыть мужчине, любви боится.
-Неужели и ты, Илюша, от неразделенной любви пострадал? - возмутилась Зойка.
-А что здесь удивительного? У меня выбор невелик. С девушками знакомиться мне труднее, чем здоровым ребятам. Зато я точно теперь знаю, что пережить можно ВСЕ. Раз нам посылаются такие переживания и преграды, значит это неспроста. Смириться надо. Я же смирился и с этой коляской, и с тем, что какое-то время буду один, без любимой девушки. Значит впереди у меня истинная любовь, которая не умирает.
-Дай-то, Бог! - улыбнулась Зойка, - У нас, похоже, вся любовь уже позади.
-Не знаю, теть Зой, как у вас с дядей Глебом дела с любовью обстоят, а моего отца, думаю, настоящее чувство накрыло.
-А что с матерью твоей у него не по-настоящему было? - не унималась Зойка.
-Да разные они. Мама ведь за свою любовь ничего взамен не требует. Мне вот лично неловко как-то, что ее надежд не оправдал, так случилось…
-Илюша, не говори глупостей,- перебила сына Ева,- Ты прекрасно знаешь, ты для меня – все…
-Так и я о том же. Твоя любовь бескорыстная, а это, дорогая мама все-таки глупо, это противоречит естественному порядку вещей. Человек должен себя любить, - возразил Илья, - Отец, в отличие от тебя всегда «умел жить». Сама говорила, что он ни в чем себе не отказывал: хотел драться – дрался; пить - пил; любить – любил…
-Козел твой отец,- пренебрежительно бросила Зойка
-А если и козел, то, согласитесь, обаятельный, - засмеялся Илья, - Мамочка, конечно, достойна лучшей судьбы, она у меня чудо.., а эта его пассия – достойна…
- …обаятельного козла, - продолжила Зойка, - потому что сама той же породы. Вот тебе, Илюша, и настоящее чувство! Кстати, ты помнишь любимую папочкину присказку?
-Это ты про «козловство» что ли?
-Про то самое, дорогой мой племянник. Меня, кстати, всегда коробило, когда Павлик любую житейскую ситуацию «козловством» называл, теперь-то я понимаю – это он своим поступкам давал характеристику, - глубокомысленно изрекла Зойка, отжав педаль тормоза на коляске Ильи. - Все, друзья, темнеет. Пора домой. Такой длинный день! Хорошо, что он кончается…
-Господи, как же я устала! - Зойка закрыла глаза, но сон не шел, - Похоже, Ева, твои таблетки меня не берут.
Она взяла со столика пузырек с «Донормилом» и разочарованно прохрипела: Мелкие очень – может еще съесть?
-Ничего, скоро уснешь, это дело времени, - спокойно ответила Ева, - Любовь Васильевна рекомендовала мне именно это снотворное. Завтра голова болеть не будет.
-Куда только ее сегодня девать, под подушку? – неуклюже пошутила Зойка, - Как вспомню милостью Глеба, свою вольную…ой,- тошнехонько…
-А ты себя не раззадоривай, - посоветовала Ева, - По себе знаю, что негативные мысли с человеком делают, а уж если они еще и фактами подкреплены – так вообще - Атас!
-Это ты про те фотографии, что ли? - догадалась Зойка, хватаясь за любую возможность поговорить с Евой, только бы не реветь в подушку, себя жалеючи…
-Про них. Все решиться не могу – сжечь эту гадость,- вздохнула Ева.
-Так они еще у тебя? - удивилась Зойка, - Покажи! - тут же потребовала она, в предвкушение бессонной ночи, – Хоть глазком глянуть на братца без штанов и твою заместительницу.
Зная Зойкину напористость, любопытство и принцип: все равно не отстану, Ева обреченно достала из тумбочки помятый почтовый конверт:
-Здесь живет моя несбыточная любовь,- грустно сказала она, - и безумие того, кого я с молодости любила до беспамятства. Знаешь, я готова была на любые унижения ради своей любви, но когда увидела эти фотографии и поняла, что перестала быть нужной, что-то надломилось во мне. Нельзя превращаться в половую тряпку, - Ева решительно отбросила конверт, – Я сейчас выйду. А когда вернусь, мы сожжем это!
Зойка застыла в кровати. Только что ощутившая боль разлуки, она явственно почувствовала предательский ком в горле из-за обиды Евы. Сколько раз она пыталась вместе с подругой найти хоть какой-нибудь знак на продолжение их с Павликом отношений. Как беспокоилась о Еве, звонила каждый день из-за границы, где жила с Левкой и Глебом в его командировке, справляясь о здоровье, аппетите, разгоняя ее апатию и грусть. И вот теперь, своим вниманием, заботой и потерянной ночью, Ева тонко лечила Зойкин пессимизм и хандру, предлагая без сожалений и жалоб сжечь то, чем завершился их брак с Павликом.
Им предстояло спалить фото обнаженных мужчины и женщины, грубо занимающихся животным сексом. Пропитанные похотью эпизоды вызвали у Зойки отвращение.
- Фу, какая грязь, просто свинство! - брезгливо поморщилась она, глядя как на шикарной бело-розовой кровати, напоминающей раскрытую ракушку, восседала непотребного вида тучная коротышка с выпученными глазами и веерообразными зубами, топорщившимися из полуоткрытого рта, как карандаши из стакана. Было непонятно, чем эта, похожая на гиппопотамиху баба, привлекла к себе их изрядно потасканного Ромео, судя по всему, уже готового к действию? Усомнившись во вкусе своего гламурного братца, Зойка с ужасом разглядывала неестественно пышные от целлюлита раскинутые ноги и длинную, увенчанную темными волосатыми сосками грудь этой, на большого любителя, особы.
- Чума ненавистная,- сказала она в сердцах, переводя взгляд на неэстетичный конверт из грубой бумаги без штемпеля, подброшенный Еве в почтовый ящик.
– А может это Гиппопотамиха снимки заказала как вещдок для жены любовника, мол, знай, наших!?- вдруг подумала Зойка, тут же припомнив недавний разговор с Ильей, о якобы настоящем чувстве, накрывшем его отца.
- Нет, это не любовь – голый расчет, как они на этих фото. Он с ней, потому что гулящая, она с ним, потому что состоятельный… - Одно «козловство», - ухмыльнулась Зойка любимой фразе Павлика,- «Козловство» и есть!»
В дверь вошла Ева: - Вот ведро помойное освободила, будем в нем фотографии сжигать.
-Айда во двор, с ведром вместе! - подскочила Зойка, - Ни здесь же этой гадостью коптить!
Мягкий свет из окна флигеля расползался в темноте южной ночи по стволу большого ореха, посаженного дядей Алексеем, лет тридцать тому назад, застревал в редких листьях декоративного винограда, медленно опадающих на асфальтовую дорожку и, исчезал в собачьей конуре…
Откуда-то из-за поленницы вылезла довольная присутствием хозяйки Дыма.
-Ты почему не у калитки? - возмутилась Ева,- Тоже мне охранник, опять кротов вынюхиваешь!?
Собака весело виляла купированным хвостом и примирительно тыкалась мордой в Евин живот: «Ладно, не мешай!»
Торжественно водрузив помойное ведро на толстую чурку, служившею гильотиной курам и гусям, Зойка, как истинная ведьма, прочитала заклинание на манер детской считалочки:
-Раз-два-три-четыре-пять, всем не спать! Чтобы не быть сожженным, думай тем, что между ушами, а не тем, что между ногами!
Ева прыснула: - Ловко придумано, прямо ни в бровь, а в глаз! Теперь я: «Разрываю это фото и пошлю его …в болото, к черту на кулички, где же мои спички?
-Вот они,- засмеялась Зойка, подавая подруге коробок.
Пока глянцевые клочки корчились в пламени, брошенки, взявшись за руки, ходили вокруг чурки, представляя, как в огне без остатка сгорают их беды, несчастья, невзгоды…Ритуал сожжения Ева закончила фразой: «С каждым днем моя жизнь становится лучше и лучше во всех отношениях»®. Повторив ее, Зойка тут же поняла, что программирует свое подсознание только на хорошее.
Бессонная ночь продолжилась во флигеле. Романтично настроенная Ева зажгла свечи. Усевшись по-турецки, Зойка с интересом разглядывала пляшущие тени на стене. С распущенными волосами, в ночной сорочке до пят и почему-то с неестественно вытянутым носом, Ева напомнила ей сказочную колдунью.
-Колпака не хватает. Взбей волосы руками-крыльями, и станешь птицей, - порекомендовала она, - Хорошенькая ты, Ева, даже сейчас, после всего пережитого. Все те же упругие щечки, бездонные глаза, пухлые губки, длинные волосы, а главное ты - все та же заводная пружинка, везде успеваешь. Мало тебе троих немощных, меня – четвертую пригрела. Если бы ни ты…,- Зойка поспешно сглотнула подступивший к горлу комок и, закашлялась.
-Ну-ну, святую водичку попей, сказительница моя, - ласково похлопала ее по спине Ева, - У нас с тобой все спереди, как сказала бы моя бабушка, да и горе наше – не горе, то ли еще люди переживают? Я сейчас тебе одну фотографию покажу, - Ева достала с полки фотоальбом.
-Надеюсь, ни Гиппопотамихи Сорокиной? - съязвила Зойка.
-Ну, уж, конечно, нет, пожала плечами Ева, - Здесь живут мои, добрые воспоминания, а все плохие стали пеплом.
-Вот, смотри, это бывшая жена моего двоюродного брата Тося Бриль, - Ева протянула Зойке черно-белое фото времен их общей молодости, указав на смеющуюся симпатичную девушку лет двадцати пяти.
-А это ты, - узнала подругу Зойка, - Прямо ниточка, где только внутренности помещались?
-Ты на нее смотри, не на меня!- смутилась Ева
-Ничего себе, славная девка, кровь с молоком, особенно на твоем фоне, - настаивала Зойка.
-Когда я видела ее в последний раз, год назад, она была чуть полнее меня прежней.
-Не может быть!- воскликнула Зойка, - У нее что, анарексия приключилась?
- Горе у нее приключилось, беда большая – Сына двенадцатилетнего убили,- грустно сказала Ева, - о том тебе и говорю. После развода с Павликом, я приватизацией квартиры занималась в нашем таежном Бирюсинске. Ну и пришла к ней по старой памяти, проведать. Увидела – узнать не могла! Седая вся, как лунь, глаза потухшие, сгорбленная и беспрестанно на фотографии сына крестится. Они по всей квартире расставлены, из всех углов бедный Володька глядит. Чувствую, надо бы поговорить. Только словно каменная она, застывшая вся. Вот я с себя и начала, душу ей вывернула, не чужие мы – подруги и даже родня. Наш Антон ей вторым мужем был. Ему она сыночка-то и родила, Володеньку. А старшая дочка – Ирка от местного ловеласа и жуткого красавчика Сашки Бриля на свет появилась. Любовь у них большая была! Поженились еще в юности. Тоську-то особенно не кому было уму-разуму учить: нагулянная она у матери, нежеланная. Помню, еще школьницей как-то к нам прибежала и у мамы моей спрашивает: «Можно ли от поцелуя забеременеть?»
-Гм, - хмыкнула Зойка, - Если в стране не было секса такие вопросы и возникали.
-Но только, ни у Бриля,- продолжила Ева. – В тюрьму сел за попытку изнасилования. А когда вышел, Тоська с Антоном уже не жила и четырехлетний Володька Сашку стал папой называть. Можно сказать, свел их опять вместе. Бриль тоже полюбил мальца, усыновил, баловал..., да и нельзя было Володьку не любить, все равно, что ангел Божий – добрый и красивый. Одна только бабка, казалось, к нему равнодушна. Но недолго и этот Тоськин брак продлился, разбежалась парочка. В третий раз наша девица замуж засобиралась. С работы часто задерживалась, своей судьбой занималась. А Володька с бабушкой дома. Все старался угодить строптивой старухе. Лишний раз на глаза не попадался. Однажды вышел с мусорным ведром и стал невольным свидетелем квартирной кражи. Подкараулили его подростки-грабители и в подвале дома каким-то самопалом подорвали. Ночь там с ожогами пролежал. Тоськи дома не было, а бабка его не хватилась… Целую неделю Володенька в страшных муках, в полном сознании, на руках своей матери умирал. Было такое чувство, что врачи только этого и ждали: Таисье отказали в санрейсе и специалистов из областного ожогового центра к парню не пригласили. Вскоре выяснилось, что и уголовное дело по факту покушения на убийство Володи возбуждаться не будет. Среди юных воришек оказался сынок местного светилы юриспруденции – очень известного адвоката. Как водится, все списали на несчастный случай, детскую шалость…
Володенька перед смертью все отца звал. Когда Антон пришел, он, добрая душа, не оттолкнул его от себя, поговорил, как мог, а после попросил Тосю, чтобы Бриля вызвала. И ведь прилетел Сашка с Украины! Упал перед ним на колени и целовал пропахшие карболкой бинты… До последнего с Тосей у его кровати дежурил и день и ночь… После девяти дней только уехал.
А бабка, чувствуя свою вину, как однажды легла в постель, так и не встала больше. Есть-пить отказывалась. Уморила себя ровно через год после смерти Володи. Так Тоська наша с горем своим один на один осталась. В какие двери не стучала в поисках справедливости – везде от ворот- поворот! Только церковь да слово Божие ей теперь звезда путеводная. Мне на прощание икону Пресвятой Богородицы подарила - «Семистрельную» - об умягчении злых сердец. Да такие слова сказала, что никогда не забыть, - Ева перевела дух и, шмыгнув носом от нахлынувших воспоминаний, сжала руку Зойки.
-Ты не видела горя, Ева, - сказала она,- Ничто не сравнится со смертью ребенка! Я готова отдать сейчас всех когда-то безумно любимых мною мужчин. Голая бы по миру пошла, только бы вернуть тот день, когда мой мальчик живой и невредимый с мусорным ведром из дома вышел! Уж как бы я его сейчас хранила, как берегла и как бы радовалась, что он живет!
-Бедная, бедная Тося! - простонала Зойка, глотая слезы, - Как ты думаешь, почему она тебе именно «Семистрельную» Богородицу подарила?
Ева задрала подол сорочки и, утеревшись им, как полотенцем сказала:
-Постоянно думая о мученической смерти Володеньки, о матери своей, которая при жизни, наверное, хотела казаться хуже, чем была, да и о себе небезгрешной, Тоська предостерегала меня от жестокосердия к Павлику.
В молитве этой так и прописано: «Умягчи наши злые сердца, Богородице и напасти ненавидящих нас угаси… Не даждь нам Мати Благосердная в жестокосердии нашем и от жестокосердия ближних погибнути…»®
-Какой глубинный смысл! - восхитилась Зойка
-Завтра мы с тобой и другие молитвы почитаем и эту выучим, - устало сказала Ева, - А сейчас спать. Проглотим еще по половинке «Донормила» и баиньки.
То ли от выпитых таблеток, то ли от того, что вволюшку наревелась, в Зойкином воспаленном мозгу весь остаток ночи шло какое-то нелепое кино: повторялись одни и те же истории – муж с любовницей, муж с женой и ребенком, муж с женой, любовницей и ребенком… В этих однотипных сменяющихся сюжетах, Зойка ощущала незримое присутствие еще одного действующего лица. Но, где же оно? Пар?! Сбившись в нечто отдаленно напоминающее облако, легкое воздушное подобие существа, назвалось Володенькой и по-детски доверительно перекрестило всех героев странной киноленты со словами: «Все хорошо, я за вас молюсь!» Вдруг необъяснимая благодать разлилась по ее застывшему ото сна телу: «Ангел! Мой Ангел-хранитель!» Зойка остро ощутила биение сердца.
-Надо запомнить этот сон, - пронеслось в голове,- Я кажется, уже видела лик Ангела… в красоте цветущей степи, излучине реки, в облаках, плывущих по небу, развалинах старой крепости… Но, ни так явно, ни так близко и четко.
Она давно поняла, что проснулась, но открывать глаза не хотелось. Чудо произошло, и сегодня уже не повторится. Зато теперь Зойка точно знала: ей был знак и Божья милость, только на что?
Подставив лицо утреннему свету и, улыбнувшись доброму предчувствию, Зойка вдруг вспомнила свой горький вчерашний день.
-Нет! Это тоже был сон, только дурной, его надо немедленно смыть водой, как учила баба Мотя: «Куда вода, туда и сон…»
Распахнув глаза, она увидела все тоже окно флигеля и добродушную морду Дымки, с ожиданием взирающую на спящую Еву.
-Меня же Глеб бросил, - пронеслось в голове,- и снова кто-то невидимый стал утюжить ее изнутри, прижигая самые чувствительные места. В носу у Зойки засвербело и жгуче закололо в глазах.
-Ну почему? Почему? - думала она, боясь неловким движением разбудить сопевшую рядом Еву. Из носа все-таки предательски потекло, и Зойка шмыгнула.
-Ревешь? – не поднимая головы от подушки, буркнула Ева, - Еще долго тебе так просыпаться! Но пройдет и это!- философски изрекла она,- Сейчас две таблетки «Афобазола», пол-ложечки «Ветома» и ты успокоишься.
Тряхнув головой и, заставив себя окончательно проснуться, Ева сунула ноги в тапки и, шаркая ими как лыжами, подалась на веранду.
-Господи, только бы не умереть! – взмолилась Зойка. Она уже не помнила предутреннего благостного состояния, навеянного прекрасным сном, реальность жить без Глеба безжалостно вдавила ее в кровать.
-Мой единственный, моя вторая половиночка, я больше никого не смогу ТАК полюбить,- причитала она, когда на пороге с подносом в руках появилась Ева:
-Кофе с-э-э-рр,- протянула она в нос, стараясь рассмешить Зойку, но та демонстративно отвернулась:
-Спасибо, но я не хочу…
-А ты Тосю вспомни!- приказала Ева, - Меня представь с теми фотографиями, что мы ночью сожгли! Кому легче? Что тебя тормозит? Дети, слава Богу, выросли, пристроены, Левка и тот на государственном обеспечении в своем военном институте. Ты – свободная женщина, тебе «вольную» дали, радуйся!
-У-У-У,- взвыла Зойка, - не хочу «вольную»! Мне 50 лет, я совершенно одинока в этом городе, к тому же безработная!
-Была бы шея, хомут найдется! - бесстрастно парировала Ева,- Ты, журналист. Забыла? Напиши книгу о нас, брошенках в период менопаузы, с советами на выживание, рецептами, проверенными на себе. Что остолбенела, ну-ка улыбнись! - Ева бесцеремонно стащила с Зойки одеяло:
-Ну вот, слез как не бывало
-Евочка, ты права! Мы вместе напишем книгу и развенчаем «козловство» нашего времени.
Зойка подпрыгнула от радости:
–Конечно, на славу великого Лермонтова замахиваться не стоит, да нам это и не надо, а вот если хоть кому-то поможем пережить расставание…
-Значит, не зря нас судьба свела,- продолжила Ева, - Может быть, в этом и есть наше предназначение?!
-Божья милость,- восхищенно пропела Зойка.
С этого момента жизнь двух солидных старлеток должна была пойти по другой колее. У себя в комнате Ева хранила целую коллекцию статей с рекомендациями о том, как справиться с душевной болью. В ее библиотеке были книги по психологии, теологии, эзотерики. Зойку также давно интересовали результаты исследований в психологии, зачастую служившие исходным материалом для ее очерков. По этой теме она ни один год собирала вырезки из газет и журналов. Зная, что Ева иногда практикует в своей станице как психолог, Зойка тут же попросила подготовить для будущей книги не только наиболее характерные истории ее пациентов, но и свои впечатления о пережитом расставании с Павликом, дать оценку собственным поступкам и ошибкам в самый трудный начальный период разлуки.
-Если не лениться, то все получится, - убеждала себя Зойка, - Схожу в церковь, попрошу благословения у батюшки, почитаю духовную литературу и, с Божьей помощью, начну писать…
-Только без спешки,- сказала Ева, взяв со стола свой блокнот, - Какое-то время тебе надо походить «беременной» книгой и записывать свои впечатления, а главное – чувства в дневник, который и станет накопителем твоих мыслей. Читатели должны поверить в реальность наших историй. И еще, я могу сделать расчет на книгу: назову день и час ее рождения – это будет наиболее продуктивное время в твоем творчестве.
Предугадав Зойкин вопрос: «Как это сделать?», Ева потрясла своим блокнотом и, раскрыв веером его страницы, заговорщески сообщила:
-Все нужное - здесь! Я и физик, и астролог, нумеролог и психолог! - от неожиданной рифмы Ева рассмеялась, - Кстати, по-моему, именно в этот блокнот я записала замечательное Рубаи Омара Хайяма:
« Любовь вначале ласкова всегда,
В воспоминаньях ласкова всегда.
А любишь - боль.
И с жадностью друг друга терзаем мы и мучаем всегда»
- Да, - задумчиво протянула Зойка, - Все так и есть. Неужели эти терзания и муки никогда не закончатся? – От жалости к себе Зойку снова перекосило, брови сдвинулись домиком, а нос покраснел. Глядя на отпечаток полного отчаяния на лице подруги, Ева обреченно вздохнула:
-Твои перепады настроения скачут все равно как давление в атмосфере. Ну чего опять? Пойдем лучше в огород – чеснок в зиму сажать. Кстати, самое первое средство от депрессии – физическая работа до седьмого пота.
-Какой уж тут пот – зубчик чеснока в землю тиснуть, - возразила Зойка.
-Не скажи! Вначале надо лопатой поработать, потом граблями, мотыгой и уж в последнюю очередь тиснуть, как ты говоришь, семя в почву.
Бугристо-черное одеяло распаханного вчера поля, неровно прикрывало добрую половину участка. Нетронутым оставался только небольшой сад, где под черешней ковырялся Лешка.
-Ты что, червей копаешь? - спросила племянника Ева
-Да нет, - протянул тот,- бабе Жене помогаю, пока вы с теть Зоей своих мужиков ругаете,- признался пацан, указав лопатой на кое-как проделанные бороздки.
-Сразу видно, каши мало ел! - засмеялась Зойка, - На буксир тебя надо брать, философа! Кто же сказал: «Лучший мужчина – это женщина?!» Маяковский, кажется.
- А чего смешного? - даже не смутился Лешка,- Мой папа говорит, что жена должна быть работящая как бульдозер и преданная, как бультерьер. Я себе такую найду.
-Чтобы, значит, на тебя работала?- искренне удивилась Ева такому повороту разговора, - Только тогда нашей бабе Жене не дождаться будет грядки под чеснок. Иди уже, мы сами здесь управимся.
-Ева, а как же твоя спина?- поинтересовался вдруг ставший заботливым Лешка, - Я тут один рецепт слышал, от всякой боли помогает. Погоди! – он опрометью кинулся к дому, через мгновение, неся в руках огромный дедушкин будильник времен социализма:
-Вот, к спине приложи!
-Зачем? - вкрадчиво спросила Ева, ожидая подвоха.
-Время лечит! – глубокомысленно изрек Лешка.
-Во, голова!- оценила шутку Ева, - Туда бы только мозгов побольше, чтобы лучше в математике соображала!
-Кстати, баба Женя сказала, чтобы ты, то ли Петушковой, то ли Гусевой… нет, …Курочкиной перезвонила,- не унимался Лешка.
-А что, Курочкина звонила? – вдруг встревожилась Ева, доставая мобильник,- Небось, опять врешь,- проворчала она в след быстро убегающему с огорода племяннику, - Горе мое, луковое!
-Скорее чесночное,- засмеялась Зойка.
Пожалуй, ни об одной женщине в гарнизоне Ева не волновалась так, как о Наталье Курочкиной. В погранотряде ее называли счастливицей, пока не прогремели выстрелы на отдаленной забайкальской заставе, где по делам службы находился ее муж, Александр, подчиненный Павлика. Он стал одним из шести офицеров, погибших от пуль пьяных дембелей. Впечатлительная Ева никак не могла забыть подробности того страшного дня, когда именно ей, жене командира, предстояло сообщить Наталье Курочкиной о постигшем ее горе. Казалось, только вчера, по дороге на работу, она видела Сашу спешащего в детский сад с четырехлетним Димкой на плечах. Тот, как всегда, досматривал утренние сны на папиной фуражке. Это было трогательно и необычно для скупых на сентиментальные чувства мужчин погранотряда. Саша Курочкин не просто обожал свою жену и ребенка, он их боготворил и старался окружить достойной красотой. Его квартира в обычном ДОСе напоминала, скорее, оранжерею, где росли только экзотические растения. В ночь гибели Саши вдруг разом расцвели, а утром на глазах у Натальи один за другим опали цветки Спараксиса трехцветного, почему-то удивившие хозяйку, как ей показалось, нехарактерной черной каймой вокруг желтого зева. Но, пожалуй, больше всего, ее растревожил ночной кошмар Димки, который, подскочив в кровати, ни с того ни с сего, закричал: «Мама, вы с папой не умрете?» Отгоняя плохие предчувствия, Наталья собиралась на работу с мыслями о муже:
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
